Надя вяжет

Сегодня открываем новую рубрику. Надя не только вяжет, но и иногда пишет. Вниманию дорогих подписчиков предлагается рассказ «Последнее танго в Полыньчане», который будет публиковаться частями. Глава первая, в которой Вергилий открывает дверь в ад и появляется Горностай. (Фото из Интернета)

День обещал быть неплохим. С утра было минус 43, к вечеру перевалит за «полтинник», а значит Иван Карлович, он же Ван Карл всех с боженькой отпустит уже в обед, произнеся вслед сакраментальное: «Ну шо, люмпены и босота, мотайте на хаус!». Нарочитое «шоканье» редактора совсем не вязалось с его высокой элегантной фигурой в роскошной дубленке и не менее роскошными очками со стеклами «хамелеон».Шеф напоминал какого-то актера из фильма про французскую жизнь годов семидесятых, пропитанных дымным шиком парижских кафе,клёшей, роговых оправ и особой манерой держать сигарету в длинных пальцах-щупальцах, постоянно ищущих то зажигалку, то белейший и чистейший носовой платок для протирки цейсовских стекол. И уж тем более все это никак не вписывалось в декорации колымского поселка, так давно взятого в заложники вечной мерзлотой, что у всех жителей «стокгольмский синдром» появлялся сразу при сходе с вечно качающегося хлипкого трапа самолета. 

Планерка шла уже минут десять, и с каждой минутой становилось все горячее. Иван Карлович вещал, элегантно размахивая руками, периодический поднимая вверх указательный палец, который как бы вытягивался до невообразимой длины, готовый длинным щупальцем захлестнуть петлю на шее каждого несчастного:

-Я смотрю не все сотрудники редакции выполняют мои требования! Некоторым, - он многозначительно посмотрел на замредактора Тамару Федоровну, - знание мировой культуры, шедевров  Возрождения кажутся несвоевременными. Понимаю. Все хотят торговать шмотьём! Страна встала на капиталистические рельсы и понеслась на дрезине как… Более того, кто-то считает меня деспотом и самодуром, - тяжелый взгляд Карловича упал на Гришу, чья тоненькая длинная шейка выставлялась из воротника громадного свитера. Тамара Федоровна заслонила своей корпулентный фигурой  Гришу и подняла руку: 

-Я готова рассказать! «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьмы долины. Каков он был, каков он был…», - Тамара запнулась, украдкой посматривая на тыльную сторону ладони.  - «Иван Карлович, командировочные бы получить, завтра на Лоссоху лететь…» Редактор насупился:

-Тамара Федоровна, покажите вашу ладонь. Нет, другую, спасибо… Я понимаю, что мои требования выучить двенадцать строчек наизусть из «Божественной комедии» к еженедельной планерке кажутся невыполнимыми. Зачем журналисту районной газеты, пишущему о надоях, отелах, поголовье оленей и сборе грибов в леспромхоз великий Данте? 

Дверь приоткрылась и показалась золотозубая и хитрющая физиономия редакционного водителя Антона Павловича. Павлович, сделав торжественное лицо продекламировал:

- И с ним волчица, чье худое тело, казалось, все алчбы в себе несет; немало душ из-за нее скорбело… Мне б это, на бензин, бак заправить, ну я внизу…

Палыч исчез, Иван Карлович направил палец на Наталью:

-Вот, видишь, все хотят денег, но не хотят работать над собой, поднимать культурный уровень. Но при этом все здесь считают себя акулами пера, какой-то там четвертой властью, смех сказать! А я продолжаю утверждать: культуру надо насаждать, вколачивать в мозг гвоздями, а не предлагать заходить в библиотеку в свободное от работы время! Это преступная утопия! Будете мимо идти, милости просим… Никто просто так по доброй воле в библиотеку не зайдет, поверьте мне! И я не дам вам превратиться в алчных журналюг, мерзких щелкопёров, не уважающих  ни родного языка…

Наталья тихонько шмыгнула носом. Тамара шепнула на ухо: «Еще минуты две и все…» Гриша кашлянул и попытался оправдаться: « А у меня в командировке на ГЭСе текст пропал. Я очень бережно к книгам отношусь, все знают. А тут в общаге, короче мужики из компрессорной украли. Сначала, конечно, по-хорошему просили почитать. Я говорю, что дать не могу, учу  наизусть, конспектирую, начальник приказал. Но они же там все глухие от шума, контуженные почти. Так ночью из-под подушки стащили! Культурный шок у людей, психика  так отреагировала…Не все «СПИД-инфо» читают! А репортаж с Колымской ГЭС у вас на столе!»

Карлович поморщился и продолжил, будто не слыша гришины оправдания:

-Журналист - это элемент деклассированный и люмпенизированный. Вижу, что мне предстоит большая и тяжелая работа. До Чистилища к Новому году не дойдем как я планировал,  но ничего, не будем торопиться. Колымская зима долгая, все круги ада пройдем рука об руку.  Так, дописываем,  «сдаемся»,через час по домам. Григорий, останься!

  Наталья проковыряла в варежке дырку для указательного пальца и крутила  диск телефона, пытаясь дозвониться до оленеводческого совхоза, а другой рукой шарила в пустом пакете с крошками от сушек, сгрызенных еще позавчера. Ледяная трубка будто припаивалась к уху, олени и оленеводы хранили молчание, а на другом конце провода зловеще дышал сам Холод, остужая и омертвляя все теплое и живое, что еще трепыхалось и пульсировало как кровь в пальцах ног, которые Таша сгибала и разгибала в торбасах. Алая вьюшка в стеклянном унылом носу градусника застыла  на плюс восьми. Через секунду в дверном проеме показались редакторские  «хамелеоны». Таша  зажмурилась, увидев в бензиновых разводах глаз-линз свое вытянутое отражение как в комнате смеха в парке Евпатории, прекрасном теплом городе с горячим песком на пляжах.

-Авария на центральной котельной. Котел взорвался к едрене фене. Там, конечно, еще два, но пока этот не запустят, половине поселка кердык . - Ван Карыч извлек из кармана дубленки цвета беж белоснежный кусочек тончайшего хлопка и, не теряя лоска и самообладания, протер очки. Из-за спины показалась нутриевая шуба Тамары Федоровны, шоколадная теплынь  глаз обдала маленький кабинетик и красные губы скомандовали: 

- Систему разморозить не должно, но в холоде посидим… Наталья,  давай в котельную дуй! Посмотри все своими глазами.  Магадан уже к курсе, надо написать строчек 50-100. Тебя Палыч довезет и проводит!

Таша с наслаждением села в прогретую машину. Палыч повернул свое темно-коричневое прокопченое лицо, выкатил глаза с желтоватыми белками  и философски изрек: «Ну что, молодежь, етиться сердце  перестало? А я говорил… Какой смысл ехать? Там все в хлам, четвертый день квасят.» Хотелось остаться жить в этом уазике, спасательном  модуле, отделяющемся от терпящего аварию корабля, больше не выходить в бесчувственный космос, не видеть этот черный снег, засыпанный жирной сажей от сырянского угля,  которая оседала  и проникала всюду, как запах и дым от черного варева дурных и мрачных мыслей. Хорошо бы мчаться так долго-долго, до самого берега моря, с хрустящей галькой дивного пляжа, пусть усеянного «бычками»  и кукурузными обглодышами, но все-таки берега моря…

- Ты меня слышишь? Наталь Иванна? Сейчас печку прибавлю… - озабоченный взгляд Палыча вывел Тату из оцепенения.

-Антон Павлович, а вдруг там кто-то погиб? Взрыв все-таки…

-Были бы трезвые, погибли бы. А так все живехонькие, не боись.

Уазик понесся по улице Ленина на край поселка. В домах, еще хранящих тепло, как хранит тепло кастрюля с картошкой, укутанная ватным одеялом,  горел свет. Подстанция работала натужно, на пределе, и любой включенный обогреватель мог погрузить поселок  во мрак.  Хотя в Полыньчане частенько отключали электричество. Страна нуждалась в золоте, а ГОКи с их плавучими монстрами -драгами жадно жрали энергию. Полыньчанцы не роптали, готовили на печках и спиртовках, в окнах домов на сваях теплились огоньки от свечек, люди жили, любили, поругивались, только слегка приглушив силу голоса и чресел, чтобы не тратить излишне электричество тел и душ, отдавая дань золотому идолу, который любил сытно и обильно поесть, отрыгнув пустой отработанной породой золотоносного чрева  Колымы. 

-Приехали! - Палыч дружелюбно осклабился, вытащил из «бардачка» шоколадку «Марс» и сунул в карман куртки. «Чего это он?» , - удивилась Таша и нехотя направилась за проводником в котельную.

-Давай, шевели ногами, быстрее закончим, быстрее по домам. - Палыч бодро зашагал к котельной по скрипящей черной саже, которая цинично притворялась снегом.

« Достаточно ли мощный я свершитель, чтобы меня на подвиг звать такой?» - как уместен всегда и везде великий флорентиец! «Наталья, чего бормочешь?», - Вергилий запахнул тогу и открыл дверь в ад…

Ад еще хранил тепло, обитатели вполне имели тела, и тел было пять. Одно из них зашевелилось, вытаращилось на Тату и удивленно изрекло: «Ты кто?!» В России этот философский вопрос имеет только один ответ в рифму. И только Палыч открыл рот, чтобы сказать отзыв на пароль, упомянув мифологического коня, как внезапно из темноты послышалось:

-Ну и как вам этот постмодерн? 

-Ирина Вячеславовна, приветствуем вас! - Палыч золотозубо ухмыльнулся, и шоколадка из палычевской заскорузлой лапы соскользнула в маленькую беленькую ручку хозяйки этого филиала ада. 

Наталья с удивлением рассматривала эту нежную блондинку без бровей с пушистыми белесыми ресницами и с мелкими чертами лица, странной, но невероятно притягательной улыбкой с неровными острыми зубками. Всей фигурой и повадками она напоминала горностая, который несколько дней назад выскользнул из-под ног Таты прямо в центре поселка. Тата ахнула, а зверек  белой узкой лодочкой с черным флажком на корме стремительно заскользил по снежному руслу и исчез в подвале соседнего дома. 

-Постмодерн предполагает иронию, а здесь не очень смешно… - Наталью покоробила напористость самоуверенной блондинки. 

-Обожаю выпускниц филфака!.. Смена не моя, но попросили выйти, форс-мажор… Наталья, а тебя зачем послали? Ну Карлович наглец! Нашел кого гонять! Или это Тамара распорядилась?» - голос Ирины Вячеславовны в противовес первому впечатлению звучал неожиданно низко. Тата почему-то вспомнила недавний сон, где она видит на столе чашку тончайшего костяного фарфора, прозрачного и светящегося. Она  берет чашку в руку и чуть не роняет ее от тяжести: вместо чая там лед, а на самом дне чья то маленькая фигурка машет рукой, исчезает, показывается вновь, к ней бегут какие-то люди-муравьи… 

-Печка есть дома? Бери угля с собой! До утра тепла не будет! Ну какие же су-у-ки! «Полтинник»  на дворе! Котел, конечно, на ладан дышал, но зиму бы еще продержался!» - Ирина сузила не по-доброму глаза и завязала песцовые уши шапки-магаданки под точеным подбородком. 

Наталья осмотрелась, сделала шаг, и случайно задела бутылку с остатками мутной жижи. Бутылка покатилась, и вдруг чья-то рука схватила ее за ногу, Тата отпрыгнула, в чужой руке остался торбас, бисер с замшевых голенищ посыпался на грязный пол. «Вам, шалашовки, матку на изнанку вывернуть?» - дальше посыпался отборный мат из темного угла, запахло кислятиной, вдруг что-то нехорошо хряснуло. В наступившей тишине Ирина выдохнула и посмотрела на испачканный чем-то носок сапога югославской кожи: «Надо бы набойки сделать. И профилактику. Возьмешься ?» Палыч кивнул с просиявшим лицом. Он уже мысленно гладил  теплую кожу сапог, пробираясь желтыми пальцами с растрескавшимися ногтями в шелковую глубину коричневого меха, хранящую весь смысл и сакральное знание нашего никчемного, но все-таки удивительного мира…Настырный Данте шептал Тате в ухо, и отчетливо слышался запах перегара: «Свой бег волчица где бы не стремила, ее нагнав, он заточит в Аду. Оттуда зависть хищницу взманила…»

Открылась обитая дерматином с ватой дверь, ввалились двое, и начали вытаскивать и грузить в машину тела. Кучи угля горделиво подбоченившись и посверкивая черной шпинелью в свете фонаря снисходительно взирали  на копошившихся людей. Тата встала поближе к свету и с сожалением посмотрела на разъехавшийся камус торбаса с торчавшими нитками. Обувка была почти новая, теперь после похода в котельную голенища,  филигранно вышитые бисером, потускнели от слоя сажи.  Контуры сопок, бегущие олени, человечки в кухлянках, снежинки, - все померкло, а несколько упавших звезд догорали, превратившись в тусклое стеклянное крошево под ногами чужих и равнодушных людей.  Но Тата знала точно, что в дни, когда мастерица-якуточка с прекрасно вылепленными скулами сидела за работой, она была счастлива, и это счастье нанизывалось бисером на крепкую нить.

На этой же нити держалась удача мужа-охотника, вкуснющая медвежья лапа по праздникам, смышленые и хохочущие дети, и маленькая таинственная рыбка, плавающая внутри смуглого живота смеющейся женщины. Теперь все было осквернено и изгажено, и Тата беззвучно плакала. Ирина, взглянув на нее, вздохнула: 

-Последнего католика погрузили. Надо котел налаживать, а то вымрем тут.

-Почему католики?

-Так они здесь католическое Рождество празднуют день третий. Завтра двадцать пятое…Мулат же у нас латинянин, прости Господи. Придурков моих уговаривал под Папу уходить. Чаадаева начитался,  умник. Я же ему и дала эти «Философические письма». За что мне это все? Кстати, а  где Мулат то? Мужики, Мулата надо найти! 

Ирина забегала, вокруг нее заметались ремонтники. Мулата нашли на улице лежащего за кучей угля, с неживым лицом. Угольная чернота уже начала всасывать его, начиная с рук, ног, стараясь выхлебать до донышка крепкий бульон молодой мулатовской жизни, изрядно приправленной спиртом. Сашка видимо  вышел по малой нужде, и отключился. Все бегали, каждый со своей скоростью, по своей траектории. Кто растирал конечности, кто стучал горлышком бутылки по зубам, пытаясь влить водку в застывшую гортань, кто подгонял машину, а Тата стояла в оцепенении, пока Палыч не поволок ее в уазик.

Уже по темноте вернулись в редакцию. Тамара Федоровна с раскрасневшимися щеками такого же цвета как спираль у обогревателя грела руки о железную кружку с чаем. Тата рухнула на стул и вытянула ноги к раскаленной спирали. 

-Да я уже знаю все. Мулата жалко, молодой, без ног останется. Как не углядели?-  Тамара охнула и запахнула полу шубы.

-Хорошо нашли его! Там Ирина подъехала, а так бы не хватились его… Странно это все, Тамара Федоровна.

-Что странно? Ты думаешь первая авария такая? 

-Да я про Ирину Вячеславовну. Откуда она? Мастер котельной, руки с маникюром, красивая, на ее столе Альбер Камю, «Посторонний», на французском. Как она этого урода пьяного уделала одним ударом ноги! У него, наверное, челюсть сломана или ребра…

-Тата, давай чуток коньяку в чай?- Тамара открыла стол,  достала пузатую бутылку с золотой крышечкой, шоколадные глазища ее еще больше разгорелись.

-Здесь все странно, детка. Я уже сильно устала удивляться. Только между нами. Ирка эта непростая. Вроде с Москвы сослали, вроде служила  Там, ты понимаешь где, даже целый майор. Слухи ходят, что не  дала одному полковнику ихнему. Он ее в кабинете зажал крепко, а она его покалечила. Говорят селезенку проткнула.

Тата хлебнула кипяток и обожгла нёбо:

-Как это проткнула?!

-Пальцем. Указательным. Приемы знает, обучена. Тут никто из наших мужиков к ней не подходит. Один Палыч у нас бесстрашный. У него на каждый орган запчасть имеется.

-Так а почему работает в котельной?

-Тут тоже все непросто. Ты знаешь что с углем делается? Покупают типа оркагалинский, чистый, а на деле погань сырянскую жгут. Вот и дышим сажей. Никто ничего сделать не может. Дела как сажа бела…

«А старик Данте прав оказался.- Таша задумалась.- Волчица, от которой ты в слезах, всех восходящих гонит, утесняя, и убивает на своих путях…»