Надя вяжет

Часть четвертая, где Палыч дискутирует с Бивнем, и плачет мертвый олень.

На похороны Мулата неожиданно пришел почти весь поселок. Оказалось, что Сашка за свою неполную тридцатилетнюю жизнь успел поработать в Полыньчане везде: чистил в порту полосу от снега, собирал шишки стланика  и опята  для леспромхоза, искал свой фарт в старательской артели, зимой кочегарил в котельной, сторожил полупустое  здание геологоразведки, слесарил в жэке. Мулат был не просто вездесущ. В его голове работал целый бродильный аппарат философских идей, религиозных течений всех времен и народов. В квасное сусло античной философии,  объективного идеализма Платона, добавлялись бурлящие дрожжи какого-нибудь Френсиса Бекона и все это приправлялось крепкой закваской французских просветителей. Один день в голове Мулата язвительно брызгал слюной атеист Вольтер, на второй там поселялся Бердяев, и Сашка ходил по поселку и витийствовал, что спасаться надо только всем вместе, а по одному никак, на третий день он транслировал в мир усталость от череды своих смертей и рождений и мечтал вырваться из колеса сансары. 

Как ни странно, полыньчане очень снисходительно относились к сашкиным метаниям и даже с симпатией. Он вовлекал в дурацкие диспуты, но не давал застаиваться мыслям, загустеть крови. Конечно, иногда начальство не выдерживало горячечность  вития, чьи проповеди нарушали режим, и банально увольняли неспокойного философа. Но Сашка понимал, что непонятость и гонимость -  удел большинства мыслителей и не обижался. Теперь он собрал как никогда большую аудиторию, но уже не мог ничего сказать.

Пришедшие разделились по группкам, как это обычно бывает на похоронах. Отдельно стояли портовские в добротных лётных  полушубках, притоптывая унтами. Тихо перешептывались старатели и драгёры, курили кочегары, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу пара профессиональных «плакальщиков» с фиолетовыми носами-баклажанами в ожидании поминок, несколько геологов, среди которых Наташа узнала дядю Игоря, отца своей одноклассницы, и вспомнила о просьбе Гриши. Серые грязноватые хлопья снега оседали  на коротких дубленках-«пилотах» магаданских бандитов. Один из них, с таким же смуглым лицом с плосковатым носом как у Мулата подошел к Палычу, рядом с которым стояла Таша, они обнялись, и Таша услышала:

-Чё за телка?

-Это со мной, из редакции, журналистка.

-Это в тему. Пусть здесь походит, потом напишет пару слов, чтоб до соплей, понял? Я оплачу.

-Да не вопрос!

 Готовились к выносу. Палыч кивнул Тате головой,  и они поднялись  в квартиру. Запах свежеоструганного дерева смешивался с ароматами каких-то восточных специй, чего-то жареного, к этой смеси добавлялся одеколон «Богарт», которым магаданская делегация видимо с утра обильно полилась. На кухне слышался немецкий, стоял ящик с бананами, какие то лысые парни в оранжевых простынях жарили кажется дольки апельсинов. В зале  у гроба сидела девушка с кольцом в носу,  с татуированными хной руками и сильно потекшей тушью на лице.

Руки покойного были спрятаны под натянутой до подбородка простыней.

-Так, хари кришна и хари рама, всем на хаус, ферштейн? - Палыч строго посмотрел на постояльцев сашкиной квартиры.

-Да не трогай, потом сами уйдут. - старший Мулат дал знак подчиненным и все потянулись к выходу.

-Это сашкина корефанка что ли… - Палыч наклонился к Тате.

-На похороны пойдешь?

-Нет, я в редакцию, срочно надо.

-Давай через час на поминки обязательно!

-Ладно, прибегу.

Примчавшись в редакцию Таша сразу оказалась в кабинете Ивана Карловича. Редактор нервно протер очки и приказал:

-Номер  верстается. У тебя минут тридцать, от силы сорок. Оставил тебе пол-полосы завтрашнего номера. Все как ты умеешь: «вчера мы простились», «душа поселка», «простая помощь вдовам и сиротам», «рубил дрова, покупал лекарства». И про родителей, царство небесное, вот старая статья, отец учитель, бывший преподаватель ленинградского университета, профессор-лингвист, реабилитирован, мать из местных, юкагирка, медсестра.Внесли большой вклад… Все ущучила? Бегом, Наталья!

Через час Таша с мокрой  спиной сидела в ресторане «Тайга» за одним столиком с Палычем и Ириной Вячеславовной.

Ирина одела черную водолазку и накрасила свои белые ресницы, отчего глаза стали огромными. 

Магаданская бригада уже минут через двадцать потянулась к выходу, и каждый из присутствующих про себя облегченно вздохнул. 

-А чего они так рано уходят? - Тата чувствовала себя неуютно, и пыталась поддержать хоть какой-то разговор. 

-Да у них всегда так. С поминок на «стрелку», со «стрелки» на поминки. - Палыч поднялся  и пошел провожать Мулата-старшего явно козыряя перед Ириной знакомством и связями с братвой.

-Если  я сегодня не помру от этого «Богарта», то буду жить долго и счастливо! Давай помянем… - Ирина протянула изящную кисть руки  к подносу за рюмкой. 

Чуть пригубив, Таша обрадовалась теплу, разливавшемуся за грудиной. 

Ирина улыбалась, показывала белые неровные зубки. Эмаль на передних зубах была не гладкая, а будто протравленная чем-то, со впадинками и рытвинками. Удивительно, что это никак не портило впечатление, а придавало особый шарм этой несомненно очень красивой женщины.

-Загонял вас Карлович? - несмотря на гул в ресторане Таша услышала тонкий золотой звон соприкасающихся колец на среднем и безымянных пальцах руки собеседницы при стряхивании пепла с сигареты.

-Да нет, нормально. 

-У меня для тебя маленький гостинец. Держи! - в руках Натальи оказался томик Альбера Камю, на которой она обратила внимание еще в котельной. - Французов надо читать в подлиннике, иначе теряется вся глубина и смысл. Пойдем на улицу, подышим! А то я сейчас в обморок упаду!

Не успев выйти с ресторана, они оказались в разгоряченной толпе. Тата встала на верхнюю ступеньку крыльца, и увидела Палыча с Майклом, которые ожесточенно ходили по кругу с дергающимися челюстями. «Чё тебе надо? Тут люди собрались! Понимаешь?! Ни хрена ты не понимаешь! Лю-ди! Дергай отсюда!» - маленький по сравнению со здоровенным американцем Палыч вырывался из рук мужиков. «Ну все, все! Нормально! Все я сказал!» - те ослабили хватку, и тут Палыч выпрыгнул как хариус из прозрачных вод бурлящего горного порога вопреки течению. Лицо американца залилось кровью, он дернулся, но на нем уже повисли с десяток действующих лиц. «Харе, мужики! Расходимся» - один из старателей сделал властный жест, и все затихло, лица разгладились.

-Председатель! - протянул кто-то уважительно.

Палыч подобрал собачью шапку и победно осклабился в сторону Бивня, который умывал снегом лицо: «Баклан, мля!»

-Хорошо братва уже разъехалась! - народ спокойно потек в ресторан как ни в чем не бывало. 

Ирина Вячеславовна равнодушно курила в стороне от всех страстей. Затоптав элегантным сапожком окурок она повернулась к Тате:

-Если бы не было Камю, то его стоило бы выдумать, n 'est-ce pas? 

Чуть позже Тата вспоминала эту фразу до запятой, до малейшего оттенка в интонации. Теперь, быстрым шагом она неслась прочь, сдерживаясь, чтобы не нагрубить несущемуся за ней Грише.

-Ты замолвишь за меня словечко? Пытался с ним встретиться, он меня послал куда подальше…

-Да, я же обещала! Сегодня было неудобно, не та ситуация. 

-Да не беги ты так! Есть новости!

-Все Гриш, я устала, завтра Новый год…

-У него руки были ободраны в кровь, до мяса и костей!

-У кого? - Тата знала ответ, но все-таки спросила.

-Он не пил год уже, в завязке был. Мулат если в завязке, то все! Был…Он вообще мало употреблял. Я дружил с ним одно время, ну как дружил, калымили вместе. Я когда с Москвы вернулся, то решил золотом заняться. Под Оратуканом вместе копытили понемножку, слезы конечно, по дешевке в артель сдавали. Но я долго не смог. Он же больной! Пытался с ним на одной волне быть. Рассказывал про Аристотеля, Македонского, Платона. Он все обмозговал, а потом говорит: «А знаешь, Гришань , почему у Платона мир идей отдельно от человека, любовь там, совесть, и вся эта метафизика, почему до этого мира надо дотягиваться? Потому что иначе мы бы его залапали своими грязными руками.» И давай руки до крови ветошью беспрерывно во всех ручьях мыть. И меня заставлял…

Снегопад усиливался. Короткий декабрьский день, который много в себя вместил, свернулся.

Темное небо зло  плевалось мокрыми  хлопьями, совершенно пустая улица с вытянутым лицом поджав растрескавшиеся губы закрытых дверей магазина «Рассвет» пялилась тусклыми слезящимися глазами оранжевых фонарей. 

-Он вышел отлить, потом колотился в закрытую дверь.  Пошел куда-то, упал без сознания. В крови нашли дрянь какую-то. Да весь поселок уже знает, здесь разве что-то скроешь?

Гриша снял шапку, отряхнул о колено, водрузил обратно на голову. Они оказались уже перед домом Таты. 

-С наступающим, Наталья Ивановна?

-Угу, и вас так же, Григорий Степанович.

 Уже засыпая Тата вспомнила отрезанную голову оленя из маминого рассказа. Когда-то отец пришел с тайги и поставил в прихожей замороженную голову оленя…Мама встала ночью и увидела плачущие оленьи глаза. Или это придуманная история? И у оленя все хорошо, семья, дети, голубика под снегом, и долгий зимний сон…